суббота, 26 мая 2012 г.

«В пределах Забайкальской области»

Представьте себе такое: товар стоит 50 рублей, у вас в кармане только сотня, а у продавца нет сдачи. Тогда вы берете ножницы, разрезаете банкноту на две равные части и отдаете половинку продавцу:
— Вот вам пятьдесят!
Немыслимо, верно? Но это только на первый взгляд. В жизни денег и немыслимое применялось на практике.
В Польше после инфляции, начавшейся в 1922 году и длившейся до конца 1923 года, в обращении оказались банкноты номиналами от 10 ООО до 100 миллионов марок. В апреле 1924 года одновременно с деноминацией была введена новая денежная единица — злотый, состоявший из 100 грошей. Разменной монеты новых образцов сразу не появилось. Временную замену ей нашли довольно просто. Банкноту достоинством в 500 тысяч марок резали на две части, на каждой делали надпечатку, сообщавшую, что она представляет собой один грош, и пускали в обращение. На два знака по 5 грошей пополам резали банкноту в 10 миллионов марок и снабжали соответствующей надпечаткой.
Но это не было, как теперь говорят, «ноу-хау». Первооткрыватели находились в далекой российской глубинке.
В круговерти Гражданской войны в Сибири в 1920 году моего отца обстоятельства столкнули с денежными делами. Опрашивая добровольцев, прибывших на пополнение, комиссар полка спросил его:
— Грамотный? -Да.
— Будешь казначеем полка.
Так, без излишних формальностей и проволочек, отец получил в распоряжение полковую кассу.

В записках о пережитом он писал о том времени:
«Что я тогда знал о деньгах? Практически ничего. Скажу честно: собственных, мне принадлежавших ста рублей с портретом Кати Великой в руках не держал. А тут вдруг в распоряжении оказались сотни тысяч. Открыл полковой денежный ящик и буквально схватился за голову. Туда был втиснут такой ворох бумажек, что едва крышка поднялась, оттуда будто из котла каша поперла. Откуда столько? Стал выяснять.
Оказалось, красноармейцы уже давно перестали брать жалованье.
— А к чему? Печь топить? Так дровами лучше, — говорили те, к кому я обращался. И добавляли: — Потом, все же деньги — жалко.
И правда, брать солдату казенные бумажки было незачем, потому как у денег оставались одни названия, а покупательная способность дымом изошла.
Как бы то ни было, выбросить кредитки на ветер я не мог. Они принадлежали тем, кому назначались в денежное довольствие.
Составил ведомость, обошел всех, заставил расписаться, а уже потом сдал деньги в банк.
Надо было учиться денежному учету. Нашел старого бухгалтера, который долго работал у кяхтинских купцов. Попросил открыть глаза на секреты финансов. А уж кяхтинские-то счетоводы денежный учет знали: до революции миллиончиками владели их хозяева.
Сама Кяхта по тем временам заметно выделялась обликом среди других городов Забайкалья. Дома там строились сплошь деревянные, крепкие, часто двухэтажные, богато отделанные внутри. Жили тут чайные тузы — Кузнецовы, Немчиновы, Швецовы — владельцы старых фирм, наследники зачинателей чайной торговли в России. Они ворочали огромными капиталами и вели дела на широкую ногу, соответственно обставляя свой быт.
Мне довелось видеть в брошенном семейном альбоме интересное фото. За столом, покрытым дорогой скатертью, развалясь в креслах, сидели четыре здоровенных купца. Лица сытые, блестящие, все с окладистыми бородами, одеты в дорогие, но у всех одинаково мешковатые костюмы, а на ногах — модные лакированные «щиблеты». Так тогда называли полуботинки. На столе расставлены бутылки с шампанским, вазы с диковинными фруктами и хрустальные бокалы на тонких ножках. А главное — вокруг яств грудой были навалены сотенные кредитки — «катеньки», как их тогда называли. И не кое-как брошены, а в декоративном, живописном беспорядке: изображения на каждой четко видны, некоторые билеты свешивались со стола так, что казалось — вот-вот упадут. Стол, должно быть, декорировал сам фотограф. А купцы позировали: знай-де наших! Во какими капиталами ворочаем. Нам, кяхтин-ским, сотня — пшик!
И в самом деле, для таких сотня казалась мелочью. В брошенной конторе чаеторговца Швецова, где я добывал чистую бумагу для штаба полка, я видел инвентарные книги за несколько прошлых лет. И стоял изумленный. Миллионные вклады в банки Лондона. Дома в Тяньцзине, Брюсселе, в разных городах России. Дом Швецова в Кяхте был такого размера, что наш полк почти весь разместился в нем. Что купец делал в таких хоромах, не представляю, — очевидно, держал его по большей части для форсу. Так вот старый бухгалтер — помнится, по фамилии Шильников — не только объяснял мне основы учета. Он показал прекрасную коллекцию денежных знаков: иностранных в образцах, российских — в подлинниках. Оказалось, что у купцов были свои эксперты, которые безошибочно определяли подлинность английских фунтов, японских иен, китайских даянов, французских франков, американских долларов. Бороды бородами, а умение вести денежные дела — это другое.
Вот тогда-то я и увидел впервые «малофеевские обрезки». Родились они в Кяхте, тут же ходили, тут и погибли, утратив значение. Подобное в других странах вряд ли кто-то встречал. Потому расскажу особо. Позже приходилось в литературе по отношению к этим денежным знакам встречать название «четвертованные керенки». Думаю, оно родилось позже и не в народе. Во всяком случае, сколько я слыхал, эти знаки кяхтинцы именовали либо «малофеевками», либо «обрезками».
История «кяхтинских обрезков» такова.

«Керенка» — кредитный знак Временного правительства. 20 рублей. Лицевая и оборотная стороны. 1917 г.
В 1918 году Кяхтинское отделение Государственного банка почувствовало острую нехватку разменных знаков. Комиссар банка А. Малофеев добился от Читы разрешения на выпуск временных денежных заменителей. Сделано было крайне просто. На специальные бланки наклеивали четвертушки разрезанных на части «керенок» — денежных знаков Временного правительства достоинством в 20 и 40 рублей. Таким образом, из одной бумажки размером со спичечную этикетку получались обрезки 5- и 10-рублевого достоинства. На бланках печатали текст:
«Кяхтинское Отделение
народного банка».
«5 рублей
Имеет хождение наравне с кредитными билетами в пределах Забайкал. Области».
На десятирублевом знаке обозначался номинал — «10 рублей».
Кяхтинские квитанции имели индивидуальные номера. Они наносились банковским нумератором по вертикали вдоль правой боковой рамки. Билеты подписывали комиссар Малофеев и кассир Ермолаев. По первой подписи новые знаки и получили свое прозвище.
Поскольку «керенки» разрезались на четыре части (отсюда и вариант названия «четвертованные»), квитанции имели четыре разновидности: обрезок левой верхней и правой верхней частей, левой и правой нижних.
В обращение пустили 6000 квитанций пятирублевого достоинства и 3500 — десятирублевого. Всего на сумму 65 тысяч рублей. Просуществовали «обрезки» немногим более месяца, после чего банк стал их изымать. Удалось собрать у населения квитанций на сумму 56,8 тысячи рублей. Сейчас «кяхтинские обрезки» входят в число наиболее редких и интересных коллекционных бон, которые высоко ценятся международными каталогами. Однако даже в собраниях серьезных российских коллекционеров они крайне редки. Во всяком случае, в личных собраниях видеть сразу все четыре разновидности «обрезков» сразу автору не приходилось.
Одним весьма оригинальным денежным знаком революционных лет стала «квитанция-марка», выпущенная в 1918 году в Чите. К этому времени область оказалась в тяжелом положении из-за отсутствия разменных купюр. В читинском казначействе и губернском банке имелись в наличии только тысячерублевые банкноты Временного правительства. Знаков меньше тысячи не было вообще.
Финансовый отдел Читинского Совета дал указание губернскому казначейству продумать, как выйти из положения. Финансисты после оценки возможностей внесли предложение использовать находившиеся в казначействе гербовые марки. Для превращения в денежные знаки можно было наклеивать их на прочные листки бумаги, штемпелевать банковской печатью для удостоверения подлинности и пускать в обращение.
Понять, почему выбор пал на гербовую марку, нетрудно. Выпущенная специально для оплаты государственных сборов, она была изготовлена методами, предупреждавшими возможную подделку, и несла на себе обозначение номинала, которому соответствовал определенный цвет окраски бумаги. Все это, вместе взятое, обеспечивало суррогатному денежному знаку некоторую гарантию от подделок и придавало законный вид.

Комментариев нет:

Отправить комментарий